У топчана, где лежал Микулич, сидел его сын — Никита, молодой белобрысый парень с совершенно детским, безусым лицом. В его голубых глазах застыли слёзы, а пальцы судорожно сжимали отцовскую кисть. С момента прибытия он так и не проронил ни слова.

Новгородцы нашли искомый посёлок по примете, которую выведали в Енисейском остроге у побывавшего уже здесь в прошлом году казака, за чаркой вина казак разболтал попу Сахно примерное местонахождение посёлка и приметы местности. Белая глина опять помогла. А хрипуновские струги прошли по Ангаре дальше.

Вообще, появившиеся в начале весны в Енисейске новгородцы пришли с пополнением служилых казаков и парой чиновников из Тобольска и объявили себя подвижниками, несущими Слово Божие средь тёмных язычников, пропадающих во грехе незнания. Однако при себе подвижники имели немалый запас пороха, да свинца для трёх пищалей, да холодного оружия немало. На вопрос воеводы о немалом арсенале батюшка Александр, он же Сахно в миру, потупив взгляд, кротко объяснил о разбойных людях, шныряющих по просторам Сибири, да о туземцах, оружием отрицающих Христа. Приобретя в остроге за звонкую монету струг, отряд миссионеров в начале мая отправился вверх по Тунгуске искать посёлок заморских новгородцев.

И вот они оказались тут. Шесть лжемиссионеров были устроены в избе Сазонова и сейчас принимали баньку. Оружие своё они безропотно сдали в привратную башню.

Никита, так неотлучно и сидевший рядом с отцом всё это время, задремал. Сморило его, беднягу, — не евши, не спавши уже вторые сутки. К счастью, отец его тоже забылся во сне, иначе он не позволил бы себе уснуть. Тишину в светёлке нарушало лишь хриплое дыхание раненого. Никита осторожно, стараясь не издать ни малейшего шума, прилёг на лавку в красном углу, удивлённо отметив отсутствие икон. Как только голова его коснулась подложенной шапки, юноша моментально провалился в тяжёлый и глубокий сон.

И тотчас же к нему возвратился липкий страх ночного боя. Снилась ночная проводка струга через песчаные отмели намытых островков на реке, последующая сшибка с казаками, которую легко можно было избежать, поверни они струг обходить остров с другой стороны. Послушали Сахно, который решил, что казаки встанут на отдых со стороны правого, более пологого берега, где лес не подступал вплотную к реке. А когда поняли, что ошиблись, было уже поздно, поворачивать назад смысла не было: пока бы они развернулись, казаки давно бы уже перекрыли обе протоки. Решили прорываться наудачу. И всё бы хорошо, но успели хрипуновцы закинуть на борт новгородского струга две кошки — пеньковые верёвки с крючьями, которые намертво впились в дерево борта. Сахно с Жданом успели охолонить хрипуновцев двумя зарядами дроби. А отец, выхватив саблю, пытался перерубить пеньку, которую уже закрепляли казаки на лодии. На лодии уже появились казаки с берега, державшие в руках ярко горящие факелы и фитильные пищали… И вот один метнул факел на струг новгородцев, осветив копошащихся там людей, а второй прицелился…

Тут же громыхнул Сахно третьей пищалью, явно свалив казака с факелом и задев второго с пищалью. Никита уже понял, что сейчас произойдёт непоправимое, он пытался броситься к отцу, закрыть его от выстрела, оттолкнуть в сторону от летящего гибельного свинца. Но ноги вмиг стали ватными, он не мог пошевелить ими. Грохнул выстрел с лодии. Младшего Микулича обдало ледяным холодом, защемило сердце. Он же знал, что сейчас будет, знал! И увидел, как тот медленно, будто сквозь толщу воды, заваливался на дно струга. Рот юноши открылся в безмолвном крике…

И Никита проснулся, тут же испугавшись, что криком потревожил отца. Но нет, тот спал. А рядом сидела та самая женщина, что врачевала его. Она прижала указательный палец к губам, отёрла ему мокрый лоб и махнула рукой, указывая на дверь.

— Иди поешь, — шепнула она.

Никита упрямо мотнул белокурыми кудрями.

— Иди! — зло прошипела она. — Не мешай!

Никита не посмел ей дальше перечить и покорно встал с лавки. В горнице его ждал стоящий на столе обед и несколько мужиков, явно ждущих юнца.

— Поговорим? — В животе предательски заурчало. В ногах была слабость, молодой организм требовал поддержки. — Но сначала надо поесть.

На столе было без изысков: мясо с бульоном, варёная каша, молодая черемша да травяной чай. Сидевшие на лавках мужики пока не обращали внимания на Никиту, явно давая тому время насытиться и попривыкнуть к новой компании. И продолжали разговаривать о своих делах.

— Ну, рассаду пока оставим здесь, я уже ящички с землёй парням сказал сколотить. Зерно тоже засеем, только на следующий сезон будем делиться со Смирновым.

— А сейчас что, Вячеслав? Тоже пускай начинают. Земля у них, как и у нас, отличная.

— Погоди, Володя. У нас пока слишком мало рассады, чтобы делить. Пусть пока наши займутся этим делом. Вон, почвоведам, этой сладкой парочке, теперь есть что руками делать. Ещё людей припашем для этого. Сельское хозяйство развивать надо комплексно. Пускай полковник хрюшками занимается, он же их заказывал, — рассмеялся колоритный мужик с ухоженной бородой.

— А что с инструментами, Вячеслав?

— Пока вроде хватает, но железо уже стоит пробовать. Я ещё в прошлом году жилу приметил. Кузню можно ставить.

— Да, делов у нас море.

— Никита, а у вас кузнецов нет?

Никита, заметив, что все замолкли и смотрят на него, смутился и сразу поперхнулся. Прокашлявшись и улыбнувшись своей неловкости, ответил мужику с бородой:

— Нет. Кузнецов средь нас нету, хотя вот Жданко баловался в кузне, евойный дядька был обучен кузнечному делу в Великом Устюге.

— Тяпку сковать сможет? — заинтересовался Вячеслав.

— Чего сковать?

— А… Ну ладно, ничего пока.

— Так вы новгородцы?

— Опа!

Странно, но окружавших Никиту мужиков его вопрос поставил в тупик.

— Мы же говорили, что да, — осторожно проговорил один.

— Да просто не рядится сие, — простодушно ответил Никита. — Речь дюже странна, красного угла в избе нет, даже часовенки не стоит в остроге. Брони на вас нет, оружие странно дюже. Сам острог не похож… Не знаю, не так строят, — продолжил он.

— Ясно, Никита. А кстати, меня зовут Вячеслав. Я тут за главного. Воевода, значит. Вот Алексей — наш атаман. Не хмыкай, атаман, — улыбнулся воевода. — Это Владимир, помощник атамана, сотник, значит. И Василий, полусотник вроде как, — закончил представлять своих соратников Вячеслав. — Ну а у вас кто есть кто, Никита?

Тот молчал, словно воды в рот набрал.

— Да ладно, Никита, не молчи. Вы же к нам прибыли, значит, хотели что-то. — Это сказал сотник Владимир.

Никита вздохнул. «Мы же именно этого и хотели», — подумал он и решился.

— Жданко — наш рудознатец и кузнец, язычник, Сахно — отчий воин, тоже язычник, — сморщился Никита и продолжил: — Богдан, Савка и Дружина — воины боярина Василя Дмитрича с Устюга Великого. А Конан Семёнов — это муж с Твери от боярина Анисима Судакова. Отец — человек новгородского боярина Петра Авинова.

Вячеслав повернулся к Сазонову и зашептал тому на ухо. Тот закивал. Никита покачал головой — скрывают что-то, видимо.

Из светёлки вышла Дарья. Поставив ящичек с препаратами на пол, она опустилась на скамью, налила себе воды и сказала:

— Ну что, видимо, он выкарабкается. Состояние стабильное, ухудшений не было. Так что молись, парень.

— Вы не новгородцы.

— Да, Никита, мы не новгородцы, — с сочувствием сказал Вячеслав.

— Мы сказали так, потому что нам больше нечего было сказать, — вставил Владимир.

— А кто вы, откель будете-то?! — выкрикнул Никита. — Токмо из-за вас мы тут и объявились! Отец мой тяжко ранен теперь, а за каким лядом? Чтобы узнать, что вы не те, кого мы сыскать пытались? Пробирались сюда с великой осторожностью, умысел наш не раскрыть было никому. А тут! Эх, что нам теперь делать?

— А что вы хотели узнать, Никита?

— Это надо дядьку Конана звать, он ведает нашими делами. Невместно мне за него говорить.